|
ТАИТИ-ТАУ, ТАИТИ-НУИ
Люке
Париж.
Зонты, манишки.
Риволи – котелков река.
К счетам и счётам привыкшая
Белая рука.
Мысли – не выше крыши,
Чувства – не дальше стен.
Финансовая крыса
Биржевик Гоген.
Дней безнадежно не новых
Качающаяся череда.
Биржа.
Жены обновы.
Буден вода.
Вдруг судьба ошалелая
Бьет Гогена по шее.
Круто – на тысячи румбов
Поворачивает рули...
Синий ветер Марселя –
(Спички синее пламя)
Пляшет над трубкой Гогена.
Это Гоген сжигает
Прошлого корабли.
Из звона зеленого неба
Свистя, ком огня упал –
В густой от соли,
В пустой до боли,
В холодный от сини
Океан.
И встали пеной прибоя стены
Сдавливал камни шипящий вал...
Клок Солнца в центре воды остывал...
В тугую зелень его одели
Косые пальмы, цветные кусты.
И самые пестрые птицы на свете
Яро и песенно засвистели,
И самые темные люди на свете
Полезли из каждой жаркой щели
Из шара тусклых от зноя кокосов
Сок цедил лиловый житель...
Так получился этот остров –
С именем-шепотом тонким – Таити...
В имени – тайна и страсть сплетены:
Таити-тау, Та-ити-ну-и...
Глаз и тело Гогена гложут
Небо – индиго, зеленое море,
Женщин жарких темная кожа –
Тянут – тянут к холсту и ложу...
Тусклые огни во тьме
И пальм тела крутые.
Темные, как ночи,
Веера-листы
В густоте ветвей
Искрятся золотые
Никому на холст не данные цветы.
Тишина и запах первобытны...
Как века назад
Гнет волны океан...
Как века назад
Коричневая женщина
На циновке жесткой изгибает стан...
Звезд зеленых соль
Чело покрыла небу
Страсти щедрый пот пахуч, горяч.
Здесь дают любви, свободы, хлеба,
От хотящих ничего не пряча.
Дикие изогнутые линии,
Тайной напоенные мечты.
На лиловом теле – блики синие,
Рыжие и алые плоды.
Ликованье оземленной радуги,
Розовые тени на дерне.
Неба неизведанные паддуги –
Все, что видеть можно лишь во сне.
Тусклого – нигде.
Вокруг – всецветие,
Исступленье красок и огней.
Кисть его нашла свое бессмертие
На заброшенной – чужой земле.
Ходит босой и драный
Черный от солнца и грязи.
Смотрит остро и странно,
Бормочет слова без связи.
Путает душный ветер
Бурых волос клочки.
Яро и пьяно светят
Сузившиеся зрачки.
И на палитру каплют
Соки земли и трав.
Он не страдает ни капли,
Нравы предков поправ.
Не мерещатся где-то в прошлом
Елисейские светлые рощи,
Кружевные чепчики крыш –
Голубой и далекий Париж...
Бред расплавленный плещется в теле
Стынет мыслей густой поток
Рот кривится и шепчет еле
Имя – Ван Гог...
(Бред ворочает в памяти глухо
Друга кровавое ухо...)
Не стволы обвивают лианы – тела...
Кровь не в теле – на небе текла...
Люди ли, изгибаясь, встают...
Губы ли, или краски поют.
Ночь плывет из щелей на палитру.
Меркнет свет, гаснет цвет...
Кисти сил не хватает вытереть...
Из расколотой банки – жирный след.
Локоть давит холодные тубы.
Словно черви, краски ползут.
Язвы стягивают губы,
Тело щекочет зуд.
Тишина. Под сведенным небом
Бог глядит одинокой звездой,
Озабочен: всяк ли сыт хлебом,
Каждый ли получил покой.
В синеве не видны ажуры
Пальм и тонких бананов нити.
На циновках – пальмовых шкурах
Полубог полусгнивший спит.
Страшный сон...
Страшный воздух...
Страшнее темнота – как смерти дыра.
Упираясь глазами в звезды,
До рассвета не спит Тегура...
Солнце мечет розовые ромбы,
В сердце зажигает щедрый свет
Снова кисть хватают рук обломки
Снова с гноем смешивают цвет.
Никогда не увидать потомкам
То, что – вот – пылает на стене...
Он с людьми пришел к двадцативечью,
Но – так захотелось самому –
Всю цивилизацью человечью
Отшвырнул к грядущему во тьму.
И – на бедрах узкая повязка,
Ног босых корявая кора.
Первобытья прожитая сказка
Стала явью у его двора...
Завиваясь, длинные лианы
Оплетают луч в чащобной мгле.
Теплые ладони океана
Гладят груди юные земле...
И ползут по острову сказанья,
И растут узоры небылиц,
И звучат – звучат, как заклинанья
Крики темных дикарей и птиц:
Пепел
хижины
Гогена
в землю,
в корни
и цветы.
Станут
пламенные
стены
до небесной
высоты –
Ярко-алы, жирно-желты,
Тут и гибок стебель каждый.
В них живет душа Гогена,
Творчества и страсти жажда.
Набат колокольный, хоры сирен,
Торжественность Лувра стен.
Звонкое имя – боли соль –
Поль, Поль Гоген...
Мешая с алым крови цвет,
С синим – страсти удар,
Всегда и всему он кричал – нет,
Ни разу в жизни – да.
Сомкнулись в клетке грудной века.
Трещала ребер сеть.
В себе он один такое таскал –
Другому не одолеть.
Из мира шляп и воротничков
Был вырван и брошен туда,
Где бедер изгибы и зерна пупков,
И глаз лиловых вода.
Свершая свой страшный путь по земле,
Он диким горел огнем
Когда же шнур жизни его истлел –
Не умер – сгорел живьем.
Только и помнят потомки,
Что продал душу мечте
Художник страстно-жестокий
Оборванный и ничей.
И в лабиринтах музейных стен
Шепчут почтительно: "Поль Гоген..."
И на краю океанских пустынь
Имя Гогена ветер свистит.
|
