|
ПЕРВАЯ ЗВЕЗДА
"Ир", Орджоникидзе, 1978
Осетинские пейзажи
1. Первая звезда
2. Ночь
3. Гроза в горах
Горы
Родина
Поют старые горцы
«Хонга кафт» (танец)
Открытие
"Если б горы дали мне..."
Сосна
"Маленькое горное селенье..."
Терек
"Со скалы, где блещет снежный мел..."
"Так тишина спокойна и священна..."
Дорога на Север
Свеча и Художник
Ноктюрн
"Не надо! Молчи. Не задумывай..."
Сон
"Утро. Ветер..."
"Как сделать, чтоб стала любовь..."
Дорога
"Долгий отзвук от встречи краткой..."
Красный камень
Осень
Мерани
ОСЕТИНСКИЕ ПЕЙЗАЖИ
Е. Дадиани
1. ПЕРВАЯ ЗВЕЗДА
Горы стихли под буркою серо-седою.
И бессильно накинут
Полусумрак сиреневый с темным подбоем,
Как платок, на долину...
И тогда кто-то добрый и мудрый неслышно –
Людям ведь до того ли? –
На немеркнущем небе повесил ли, вышил,
Как звезду, колоколец.
И лучистые нити прозрачного звона
Потекли над землею,
Опускаясь на крыши, дороги и кроны
Обещаньем покоя.
2. НОЧЬ
Ночь!
Из подвалов немыслимых царства какого
Сок твой пьяно-невинный?
Чья рука опрокинула вдруг неземного
Винограда корзину?
Эти звездные гроздья садов всей вселенной
Серебром истекают!
Их касаюсь губами, легко и блаженно
Им лицо подставляю...
К ним все ветки душа, торопясь, отогреться,
Протянула беспечно –
Я хмелею. В глазах он, в гортани! Он – в сердце!
Этот сок –
Бесконечность!
3. ГРОЗА В ГОРАХ
Зной стучит по вискам. Зной густой, сладковатый.
Давит голову, кружит.
Беззаботное, небо горами зажато,
Как оправой из кружев...
Но внезапно выкатываются беззвучно
Из-за дальнего склона
В ком тугой и тяжелый сплетенные тучи,
Как в борьбе исступленной.
Будто кожу, сдирая сверкание красок,
Вал огромный катится,
И немеет трава. И кричат несогласно
И встревоженно птицы...
Тучи жмут, оттесняют, и небо не в силах
Не пустить, превозмочь их!
И уже от одежды его ярко-синей –
Только рваные клочья...
Но пока эти силы еще не иссякли,
Плен, как смерть, не приемлем!
И срываются крупные редкие капли
Тяжким потом на землю.
Вся борьба – в тишине. Тишина ощутима
Откровенно, на ощупь:
Вот прилипла к уступам, легла на долину,
Запечатала рощу...
И не выдержав медленного напряженья,
Вдруг взрывается ветер
И, мечась, сумасшедший, сгибая растенья,
Как в безумном балете,
Закружился, упал и опять завертелся,
В вихре пыли кудрявой
И с ударом о каменный лоб разлетелся
Мелкой дрожью по травам.
Тучи валят. Их месиво новою сворой
Обрастает и пухнет.
Купол вздулся, провис, почернел от напора,
Он обвалится, рухнет...
Миг – и с треском сухой, как пергамент, бумаги
Дно его разорвалось,
Разбросав на слепящие злые зигзаги
Бесполезную ярость.
И на острые горные падая пики,
Как на копья, на бивни,
Небо, словно в рыданье, срывается диким,
Громким, бешеным ливнем!
ГОРЫ
Неправда, они не такие,
великие горы,
Не те, что на праздничном глянце
мы дарим друзьям,
Их надо увидеть,
чтоб вдруг задохнуться простором:
На небе ли ты
или небо упало к ногам.
Они просыпаются...
солнце горячей рукою
Проводит по выгнутым спинам
шершавых хребтов,
Потом вытирает их склоны,
одетые влажной травою,
И вот уже чаша долины
полна до краев
Пахучим, как мед
в золотистых искрящихся сотах,
Дыханием солнца:
глотнешь – и крылат,
шаг – и взмыл!
Вершины рождают тот вкус
ощущенья полета,
Что много чудесней,
чем сила распахнутых крыл.
РОДИНА
Илье Габараеву
На серебряный гвоздь надет
Медный треснувший лунный щит,
Весь узором – звезда к звезде –
Полог неба-шатра расшит.
И нахмуренный черный кряж,
Как поверженный гордый нарт...
Для других – это вид, пейзаж!
Для тебя – это Родина.
Где-то шумно, а здесь покой.
Где-то дождь, здесь – ни луж, ни туч.
По камням кудрявый, шальной,
Как козленок, прыгает ключ...
Каждый шорох – в голову, в кровь!
Птичий крик упал и затих...
Для других эти звуки – новь.
Для тебя – шелест памяти.
Здесь по жилам – иначе ток!
Здесь под шапкой-громадиной
Вдруг в упор, озадаченно –
Черных две виноградины.
То вдруг – искрами – троньте-ка!
То заката печальнее...
Для других – лишь экзотика!
Для тебя – детство дальнее.
Ты часами стоял бы так,
Обнимая колени гор, –
Сердце сжато, как боль, в кулак,
Солью глупой туманит взор...
Все – давно по домам – свой пыл
Утрясать, впечатления.
Ведь для них – это отдых был!
Для тебя – возвращение.
ПОЮТ СТАРЫЕ ГОРЦЫ
Поют...
Старики поют. А вечер тих...
И слова ложатся сами в стих...
Тополя шуршат...
Поют...
Про весну и про любовь поют.
Как горянки – пряжу, песню вьют,
И дрожит душа...
Гармонь
Льет мелодии струю, как свет...
Старикам сейчас по двадцать лет –
Снова мощь в плечах!
Гармонь
Рассыпает серебристый звук...
Горы сдвинули теснее круг
И молчат, и молчат...
Звенит
В песне молодость иных времен,
Конский цокот и кинжальный звон,
Шелест длинных кос...
Звенит
В ней седая голубая даль...
Растворяется, как дым, печаль,
И легко до слез!
И нет
В мире тягостных ночных тревог,
Есть у каждого родной порог –
Матерь всех начал!
И нет
Большей правды, если солон пот,
Осетинская гармонь поет
И горит очаг.
"ХОНГА КАФТ"
(Танец)
Руки!
Руки, как стебли,
несущие к солнцу
Ткань листа!
Все – порыв,
обнаженная музыкой сложность –
Простота!
Не из звуков ли быстрых, как капли, и длинных,
Как струна,
Эта пластика страстных и трепетных линий
Создана?
ОТКРЫТИЕ
Человек выдыхает углекислый газ, а растения – кислород.
А горы выдыхают, по-моему, чистейшую радость!
Она, растворившись в воздухе,
Витает вокруг
И проникает в тебя,
И вдруг
В голове оседать начинают хорошие
разные мысли.
Ноги просятся босиком
Поболтать с попавшейся навстречу тропинкой,
Ты им это, конечно, спешишь разрешить.
С непривычки голову начинает слегка кружить.
Она кружится в разные стороны
И сама по себе.
И ты,
Еще не успев привыкнуть к такому составу
воздуха,
Начинаешь идти неизвестно куда,
Неизвестно зачем,
Ощутив на губах какой-то таинственный вкус.
Это села на губы улыбка. Ты ее себе оставляешь.
И идешь, протягивая,
Как слепой, пять пальцев,
Перед собой пять трепещущих чувств.
***
Если б горы дали мне
Всех сокровищ переливы –
Все равно не стала б я
Ни богатой, ни счастливой.
Если б дали розы мне
Алость губ и нежность кожи
Я б не стала все равно
Ни красивей, ни моложе.
Речка, речка, ты, что с гор
Хохоча несешься мимо? –
Мне б стремленье и напор,
Мне б твою неутомимость!
СОСНА
Она не стройна, не высока.
Гранит надломил ее спину,
В кипящее жерло потока,
Толкая с отвесной вершины.
Но вгрызлись в расщелину корни,
Как руки, как пальцы, как когти,
И вскинуты к солнцу упорно
Ветвей перекрученных локти.
Длина этой схватки – столетье,
Но дух ли пред силой смирится?..
На жестких колючих соцветьях
Щебечут весенние птицы...
***
Маленькое горное селенье.
Камень. Крыши. Камень и года...
Из горячих скал, как откровенье,
На глазах рождается вода.
Пью до боли, так, что стынут зубы,
Об уступ руками опершись.
Кажется, как будто через губы
Прямо в сердце проникает жизнь.
Жизнь! Так вот какая ты! Хмельная!
Ты – не ребус. Ты – не тяжкий груз!
Бьющая сквозь пальцы, ледяная,
Острая, как лезвие, на вкус...
Жизнь! Как хорошо, что нет сомнений.
Нет машин. Не стонут провода!
Маленькое горное селенье...
На ладони падает вода...
ТЕРЕК
Как объезженный конь, став послушным,
Будто вправду узде покорился,
Терек в стойле мостов – равнодушно,
По широкому руслу разлился.
Только ржаньем негромким сердито
Кличет горы, ущелье родное,
Только смотрит на город с тоскою,
Да по мелким камням бьет копытом...
Вы, кто плен этот жизнью зовете,
Если только увидеть могли бы,
Как почуяв Дарьял, пенногривый,
Он не в скачке взвился – в полете!
Уж не пена на гриве, а проседь!
Все ненужней мольбы, все нелепей...
Неужели и мне их не сбросить,
Этих будней незримые цепи?
***
Со скалы, где блещет снежный мел,
В день, пронзенный солнечною пылью,
Из гнезда орленок улетел,
Распластав окрепнувшие крылья.
Он взмывает ввысь вдоль края гор,
И, ущелье выпив жадным взглядом,
Он впервые чувствует простор
И вершины пик плывущих рядом.
А орлица с горной высоты
Материнским оком осторожным
За полетом, легким и крутым
Следует и гордо, и тревожно.
Разве песне так же не дана
Жажда лета, крыл незримых сила?
Как бы только сделать, чтоб она
Наравне с вершиною парила?
***
Так тишина спокойна и священна,
Как будто звук и не рожден на свет...
И прилегла под каменную стену
Тропа от края в человечий след.
Когда и кем проложена – не знаю.
Ведет ли вверх или уводит вниз...
Над ней угрюмо скалы нависают,
Под ней сутулясь горы напряглись.
Легко и просто попирает груди
Уже покорных вздыбленных пород...
И высекло ее одно орудье –
Всего лишь шаг, нацеленный вперед.
А ты, лишенный слуха, зренья, речи,
Зачем ты жил, тревожился, искал?..
Она была всегда и будет вечно
Упрямая тропинка между скал...
ДОРОГА НА СЕВЕР
Опять дожди. И стаи хмурых птиц
На полустанках сиротливо мокнут...
А где-то пятна алых черепиц,
Как на пожар прорубленные окна.
Опять дожди. И тянется, как стон,
Озябшая туманная равнина...
А где-то солнце греет небосклон,
Надетое, как лампа, на вершину.
СВЕЧА И ХУДОЖНИК
Это было, кажется, в сказке.
Как-то жил на свете Художник.
Был он молод, честен, талантлив –
По всему поэтому – беден.
Краски брал он с цветов и с неба,
А вот хлеб в той стране, где жил он,
Можно было лишь в магазине покупать.
И только за деньги.
И поскольку к тому ж, картины,
На которых краски небесны,
Были в той стране под запретом,
Он грузил в порту пароходы.
(В жизни все обстояло бы, естественно, гораздо
оптимистичней!)
Но Художник в общем, пожалуй,
Был счастливым –
жил он в отдельной
И почти что новой мансарде
Не один, а с тонкой Свечою.
Возвращаясь поздно, усталый,
Он к свече протягивал руки,
Грел ладони, пальцы и сердце
И тепло струилось по телу,
И в глазах огонь зажигался.
А потом он вставал к мольберту –
И вливалось в звонкие краски
Буйство жизни!
Мечта крылами
Билась в окна темные, в стены,
Ей в мансарде делалось тесно!
И Художник громко смеялся,
А в ответ Свеча у окошка
Трепетала и розовела
И смеялась тихо неслышно.
Часто думал бедный Художник,
Как бы славно стало, когда бы
Мог убрать мансарду коврами,
Чтоб на Свечку в щели не дуло,
И она могла б отражаться
В зеркалах и блеске паркета!
Ничего Свеча бессловно
Объяснить ему не умела –
Лишь бледнела, слегка пугалась
И огнем золотым качала.
(А разгружать пароходы, между прочим,
не такое уж простое занятие!)
И мрачнел все чаще Художник,
И все реже брался за кисти.
И решил, наконец, что надо
Поискать за морем удачи.
Он потрогал тонкое пламя,
Затворил окошко в мансарде,
И, как должно в сказке герою,
В тридесятые царства убыл.
А Свеча вздохнула и стойко
Начала ждать возвращенья.
Вот продуло ветрами злыми
Много-много часов холодных...
Сотни всяких сказочных мытарств
Испытал Художник в том царстве,
Где чужие странные люди
Странно жили и непонятно.
Люди красок сперва боялись
(Их страна была черно-белой),
Но потом к Художнику стали привыкать.
И только просили поспокойней писать полотна –
Непонятен был им горячий
Слишком левый творческий метод.
Он писал, как они хотели.
А в далекой мансарде Свечка,
Храбро тонкую шею вскинув,
Освещала углы пустые,
И на душу ее восковую
Наплывала горечь нагара...
(К сожалению, желаемый ход событий всегда
немного запаздывает)
Долго ль – быстро ль – устал Художник
От сияния ламп из неона,
От сверканья фальшивых стекол,
От шуршанья цветов бумажных.
И, пожалуй, совсем, как в жизни,
В этот миг про Свечу и вспомнил.
Вспомнил, ахнул – но, как нарочно,
Не нашлось ковра-самолета
Под рукой –
Художник сел в поезд.
Он спешил на Север, на Север!
Мимо гор, обманчиво близких...
Мимо рек, притворно глубоких...
Он спешил.
Тридцать три ступеньки
Одолевши единым махом,
Распахнул он двери мансарды,
Обе створки настежь широко–
Но остался день за порогом,
Вместе с ним войти не решаясь.
И тогда увидел Художник
Темноту... без щели просвета...
Не видна ни одна картина,
Не видны палитра и кисти...
Только там, где Свеча стояла,
Пара капель белого воска.
НОКТЮРН
Это что? Пролетела
Птица с криком неслышным?
Или это не белым –
Красным вспыхнули вишни?
Это горечь заката,
Или радость восхода?
Увертюра возврата
Или прошлого кода?
Или тронула проседь
Лоб луны золотистый?
Кто ответит, кто спросит?..
Это падают листья...
***
Не надо! Молчи. Не задумывай
Желаний, где руки сплетаются
И мысли, где «нашим» разумные
«Твое» и «мое» называется.
А вдруг там уныло и пасмурно,
Льет дождь с безнадежностью смешанный?
А вдруг ожиданье напрасное,
В углах паутиной развешено?
И дом сторожит раздражение
И метит ступени усталостью,
Напор превращая в скольжение
И в горы – обычные малости.
А вдруг... как бояться не хочется!
Как хочется верить в хорошее!
Как хочется знать, что за рощицей
Трава по колено не скошена.
И может быть – там необъятная
Дорога поет под колесами
И, словно ромашки немятые,
Сто солнц по поляне разбросаны!
И, может быть, там-то вздыхается –
В два сердца! И видится радуга –
В четыре зрачка! И сбывается...
Не надо! Молчи! Не загадывай
Желаний...
СОН
Я из сна. Ты во сне
Тянешь руки ко мне.
Сон – как сад, он одет
В пенно-розовый цвет.
Как пахучий бутон,
Как нектар, этот сон...
Он – как росный рассвет
Цветом утра одет.
Как шептание крон,
Он – как вздох, этот сон...
Он – как зыбь на воде,
Серебристым одет...
Он – как звук, он – как звон,
Он – как зов, этот сон:
Отзовись! Тишина...
Я во сне. Ты из сна.
***
Утро. Ветер.
Губами отмыта усталость,
Как весенней водою остатки зимы.
Неспокойная радость с надеждой смешалась...
Это – мы.
День. Туман.
Сквозь всесилье условностей, старых
Обязательств и Благоразумной черты
Не пробиться траве, не заняться пожару...
Это – ты.
Вечер. Тень.
На ресницах застыла забота.
Где же звезды? Забыться б, тоску затая!
Не допета строка. Не добита работа...
Это – я.
Ночь. Провал.
Прикрывая усталые плечи
Одиночеством новым, как старым пальто,
От погашенных окон до вспышки трехсвечья...
Это – кто?
***
Как сделать, чтобы стала любовь –
Лишь огромная встреча,
С ее неподдельностью,
вдруг разорвавшей терпенье,
Когда все леса – проходимы,
все дали – конечны,
Вершины – доступны,
а время – начало творенья?
С безумной мечтой,
будто все – впереди, все – не поздно.
А тени предметов
так просто, легко объяснимы!
С ее отреченьем земным
и наивностью звездной,
С ее обнаженностью,
трепетной, но не ранимой!
Но каждая встреча –
конец натянувшейся нити.
С другого конца:
Так не нужно – разлука на плечи.
Разлука... Разрыв...
Расставанье...
А солнце в зените!
Как сделать,
чтобы стала любовь –
Лишь огромная встреча?!
ДОРОГА
Назад – веселье и назад – печаль,
Назад – разлуки, километры, встречи...
А впереди – все так же тонет даль.
Изменчива, как ты, как тень, как вечер.
Ты носишь боль – она остра, как нож,
Тупа, когда не веришь, бредишь, бродишь.
Она ведь – голубая, если ждешь,
И розовая, если вдруг находишь.
Она то в пене, как усталый конь,
То пахнет детством, даром, домом, дымом.
То теплая, как твердая ладонь,
Которая одна необходима –
И нет.
Тебе б – в ту даль, где та рука!
Но в ветровом стекле чуть уловимо,
Вдруг видишь: проплывают Берега
Несбывшегося – мимо, мимо, мимо...
Ты тормозишь, выходишь. Дробь и дрожь.
Немного зябко. Осень. Стынут ноги.
И чуть мерцает сквозь иглистый дождь,
Асфальтовая даль твоей дороги.
***
Долгий отзвук от встречи краткой,
Зябкий холод от слов горячих.
И уже не улыбка – складка,
Не смеются губы, а плачут.
И, таясь за стенкой височной,
Боль, как ржа, глаза разъедает.
По морщинкам, по волосочкам
Из сердец любовь утекает.
Не пустить! Удержать! Не даться!
Но, бесценная, без опоры
Утекает любовь сквозь пальцы,
Утекает любовь сквозь ссоры.
Как струится песок сквозь сито,
Как вода уходит сквозь сети,
Сквозь сомнения, сквозь обиды
Утекает любовь на ветер!
А оранжевый серп смеется,
Зарождается, завлекая,
И любовь опять наберется,
Как за ночь вода дождевая.
И опять беречь не умея,
На других упрямо кивая,
Мы разводим руки, немея,
А любовь, скорбя, утекает...
КРАСНЫЙ КАМЕНЬ
Красный камень лежит под моей головой.
Словно преданный пес, подползает прибой.
Все так гладко устроено, сумрак глубок
И положено теплое море у ног.
Только море – не море и сумрак – не ночь,
Только я – не жена, не невеста, не дочь.
На моей на дороге (кружи – не кружи!)
Красный камень лежит, красный камень лежит.
Ни вздохнуть, ни взглянуть ни в себя, ни в окно.
Что внутри, что снаружи – безлунно, темно.
На душе у меня, где мечты – миражи,
Красный камень лежит, красный камень лежит.
Мы невинны зачем? Мы горды для чего?
Зря ответа у сердца ищу своего.
Там бессилье мое, как валун у межи,
Красным камнем лежит, красным камнем лежит.
Ты сними этот камень с дороги, с души!
Отодвинь и под голову мне положи:
Пусть, как надо, как должно, как выстроил бог
Будет: камень у моря и море – у ног.
ОСЕНЬ
Кто сказал, что осень – это грустно?
Кто сказал, что осень – это плохо?
Осень – вдруг осознанное чувство.
Осень – вдруг раскрывшееся слово.
Осень разливает в мире ясность,
Зоркость собирает в мире осень.
Осень – это горсть веселых листьев
В бледное лицо метели бросить!
МЕРАНИ
И у меня есть Конь...
Он масти черной.
Как ночь, как вихрь, как тени сизых гор.
Невидимых следов его узор
Сложился в путь, рассудку непокорный.
Не я – его, а он зовет меня,
Дохнув тревожным ветром на ресницы,
И я, оставив теплый плен огня,
Опять уйду в туман за Синей Птицей.
И тридцать океанов тишины,
Наполненных, как влагою, тоскою,
Где тонут мысль и воля, не страшны –
Я слышу шелест гривы под рукою.
И триста стен, построенных из лжи,
Людских непониманий и притворства,
Осилим, как осилит этажи
Скалистых круч упрямое упорство.
И трижды триста пропастей крутых,
Где роет одиночество берлогу,
Напрасно ждут, оскалив щели – рты,
Я знаю: Конь найдет из них дорогу!
Как шум дождя, его негромкий зов.
Пусть пищи телу нет, бальзама – ране,
Дрожит, как тонкий звон колоколов,
Призывное целительное ржанье...
И все! И только жаркий колкий снег –
В лицо, свистя сквозь горные массивы!
И мы – едины конь и человек,
Упавший мокрым лбом ему на гриву...
Мои Конь крылат
И быстр, как птичья стая.
Где были мы? В каких антимирах?
Он взмылен. Брызги пены застывают,
Ложась черненым серебром стиха.
Вперед мой Конь, твой всадник запыленный
Бредет землей, когда с тобой летит,
Впечатывай же след копыт граненых
В сырые звезды Млечного Пути!
|
