Царское Село. Туман в Екатерининском парке

 

ПАРГОЛОВО

Маме,
Лидии Анатольевне Басаниной

 

Родина, что ты есть?
Серый гранитный дом
Или о друге весть
На языке родном?

Чудо ночей без тьмы,
Тяжесть бессветных дней,
Лёгкость пустой сумы,
С медью надежды в ней?

Жёстких дорог клубок,
Ласковых рук уют,
Всё не идущий впрок
Хмурой судьбины кнут.

Мудрые души книг,
Ветров ненастный вой,
Краденый счастья миг,
Хмель пополам с тоской.

И из души чащоб
Песня, что жилы рвёт,
Значит, один ещё
Голос, сражённый в лёт.

Птиц стоголосый крик.
Тающий снег окрест.
Вечный ходов тупик.
Вечных вопросов крест.

Но, как в Святой Завет,
В Зов посреди тиши,
Вера в незримый свет,
В зоркую даль души.

И сквозь сиротство сёл
И городов тюрьму –
В жизнь, несмотря на всё,
И вопреки всему.

Родина, что есть ты?
Светел петровский шпиль…
Бременем немоты
Да не пребудет быль!

 

Быль… Она горька, как полынь,
Если вкривь идёт колея.
Быль – дороги и сердца стынь,
И у каждого быль своя.

Быль – что город был вознесён
И из выси низвергнут вниз.
Быль – что был человек рождён,
А потом шагнул на карниз

Или в омут. Или в проём.
Так взметаешь беспечно пыль,
Глянешь - парголовским крестом
Обернулась нежданно быль.

Быль… Антоним: небыль, мечта
О жемчужном кольце со дна.
Жизнь, которой живём мы, та –
Наша быль. И  на всех одна.

 

За пределом города – просторы,
За пределом города – дыши,
Это телу – каменные норы,
А земля потребна для души!

Но ползёт бетонная громада,
Двух империй рухнувших краса,
Подминая грядки – палисады,
Пожирая пашни и леса.

Дымным чревом выдыхает чадно
И трещит классический камзол.
Плодовитость – в  частности накладна,
Вкупе – благо среди многих зол.

Интуристу – Петергоф, в придачу
Павловск, Пушкин и Большой Каскад.
Парголово – кладбище и дачи.
Парголово – город Ленинград.

 

От Петербурга до Парголова вобщем немного.
От Петербурга до Парголова меньше, чем час.
Город с пригородом соединяет дорога,
В меру приемлемая для глаз.

Не забавно ль, что издревле все дороги
Были призваны что-нибудь соединять:
Две страны, два города, два народа,
Двух друзей, двух влюблённых, дитя и мать!

Разъединение – торжество человека
Над изначальным (небо – держись!)
От Петроградской до Парголова – полвека.
От Введенской до Нового Света – жизнь.

 

Что помнится? Мутно…
       Что помнится?… Мало…
Дорога, дорога… Вокзалы, вокзалы…
Что помнится ясно?
       Что помнится?… Много.
Вокзалы, вокзалы… Дорога, дорога…

А город изгнанья, изгнанья и бегства?
Без запаха дома, без запаха детства…
Почтовой открыткой, обложкой альбома -
Без запаха детства, без запаха дома.

А страх из-под кожи? Опавшие лица?
Похоже навечно  оставлены сниться.
А необустройство и противоречье?
Оставлены длиться. Похоже навечно.

 

Из недр, уходящих от детства
В века, где мечтанья и сонь,
Подчас – роковое наследство:
Поэзия – светоч, огонь!

И, видно, поэты недаром,
Томясь от тепличных оков,
Влюблялись в ветра и пожары…
Да пламя не любит стихов!

Любовь без взаимности  мщеньем
Чревата! Но плата – пятак
Им, славящим огнь очищенья
И гулкий российский сквозняк.

Дарившим как лучшую  оду
Бессмертный билет в Бытиё,
Готовым  принять за Свободу
Раскрашенный призрак её.

И вот на обугленном свете,
Остывшем от бурь и огней,
Не стало поэтов, а ветер
Всё жестче, сильней, холодней.

 

"Гуляет ветер.  Порхает снег.
Идут двенадцать…"  Человек?

За миллионом миллион
Идут к стене, в погост, на склон.
Идут во мрак. Идут скользя
Туда, куда идти нельзя.

По следу их струится стон…
За миллионом миллион
Отчизны цвет, отчизны свет
Уходит в ночь… Возврата нет!

Им трубы гимнов не поют
Они идут, идут, идут…

И каплет кровь на тех, кто жив,
На поколенья предрешив:
Пятно на жизнь. Пятно на смерть.
Пятно на право быть и сметь
И на сомнение – пятно…
Они в земле. В земле давно -

Туда  ж ушла до срока мать.
И сын не стал, кем мог бы стать.
И внук рождён блуждать впотьмах.
И сгинул дом. И род зачах.

Не топот – шорох – шаг колонн…
За миллионом миллион
В ничто уходят. В никуда.
Дрожат в ознобе города,
Где друг – не друг и брат – не брат.
Не вдаль смотри! Вглядись назад.

Разбей часы – они спешат!
В своей земле свои лежат,
Своими втоптаны в неё.
По тем холмам пошло жнивьё…

Там только прах, там лишь скелет -
За столько лет… На сколько лет
Остался страх – шаги и дверь:
Кого теперь? Когда теперь?

 

Ошибка! След заглажен,
Стыд выхлебан до дна.
Чего там проще, скажем:
Ошибка – не вина!

Да посреди работы
Случится и скостят.
Двенадцать! – Что за счёты?
На двести пятьдесят!

Засадим тополями!
Свои – не короли,
А что с шестью нулями
Так это, что ж, нули!

Одно и то же трубят,
Пора бы знать и честь!
Где лес  под корень рубят,
Известно – щеп не счесть.

 

Деревьям, что умирают стоя,
Честь, хвала и почёт.
Щепки песком и ветрами моет,
Тянет в водоворот.

Из дерева, пусть убитого, можно
Сделать ногу стола,
Или газетный лист осторожно
Выкроить из ствола,

Чтоб поместить на страницах слово,
Коим средь прочих тем,
Будет раскрыта весьма толково
Важность лесных проблем.

Невосполнимость лесной потери,
Сущность хозяйских бед,
Так что деревья всегда при деле,
Мёртвые или нет.

А из щепы – она для растопки
Печки или костра –
Не сколотить и простой коробки
Занозиста и остра.

И никому не нужное бремя –
Жалость, древесный хлам!
Как подобает, расставит время
Всё по своим местам.

Новые поросли прут наружу.
Мутных годов прибой,
Мерно накатывая на сушу,
Мёртвой покрыт щепой.

 

Красна изба углами,
Открыта напоказ.
Не за семью замками –
Для всех досужих глаз!

Красна трескучим словом,
Взамен хлебов крутых.
Красна вином дешёвым
Распитым на троих.

Красна уменьем зычно
Устроить мир и лад
И рот заткнуть привычно,
Раскрытый невпопад.

Не хмурьте, гости, брови,
Как будто бы со сна,
По-новому от крови
Как кумачом красна!

 

С чего начинается Родина?
                     Этот запев
Тогда никому не казался сентиментальным.
Это потом, когда стало позволено,
              мы, внезапно прозрев,
Залились хулою и лаем повальным.
Фальшь этих песен была не в берёзе и букваре,
Упомянутых нежно,
              как впрочем, и подобает.
Да и кто не взгрустит о своей весне в декабре,
Хороших и верных товарищей вспоминая?
Если найдёт таковых
              в гружёных мертвечиной обозах…
Да, так о правде… Вернее, о главной лжи,
Заключённой в том, что мальчик
              поёт о  родных берёзах
Под которыми
              расстрелянный папа лежит.

А он, мальчик, об этом не знает,
       или боится,
              или даже, представьте,
                     поверил, что так и надо,
И активно помог
       именно так поступить с отцом.
И потому другим хорошим мальчикам
                     своего отряда
Более полувека служил
       примером и образцом.

С чего начинается Родина…
Когда слякоть внутри,
       знобит даже в  пальто.
Мальчики накачивают  мускулы.
       Любимый город в синей дымке тает
Я не знаю,
       с чего она начинается,
                     но зато,
К сожалению, чем кончается, знаю.

 

Вот и всё. Огни аэродрома.
Ощущенье Родины и дома
Режет скальпель взлётной полосы.
Груз тоски, глубинной, изначальной,
Как напев навязчиво-печальный
И на ноль поставлены часы.

Выживай иль дохни от сомнений!
Не за тем ли как-то киногений
Заронил не тонущий мотив?
Он занозит, как осколок в ране:
Удаляясь, точкой на экране
Блудный сын… Колени преклонив.

И чем дальше я, чем срок мой ближе,
Как в экран, гляжу в себя и  вижу:
Сжалась моя Родина в комок –
В малый холмик, под ковром из дёрна…
Тень рябины. Тихий камень чёрный
В Парголово, с краю, меж дорог.

И тяжёлым пасмурным навесом
Над окрестным полем и над лесом
Серый цвет – насколько хватит глаз…
Только это небо без предела
Да холодный, равнодушный, белый
Млечный Путь соединяет нас.

 

Петербург – Boston
1985–1995

 

© delazar 2011–2018